ДОРОГА ТАЙХНАДА

Добрый морской бог Тайхнад – сотворитель морской живности, кормилец нивхов, вырастил в своем доме на дне Пила-керкка огромное стадо горбуши и кеты. И велел им идти на Ых-миф плодиться. Пришла рыба к побережью земли. В то время берег Ых-мифа не был изрезан реками – рек тогда вообще не было. Подошла рыба к побережью Ых-мифа, потолкалась в прибойной полосе и вернулась к Тайхнаду. Тогда Тайхнад решил пробить на Ых-мифе дорогу, по которой пойдет рыба на нерест.

Вышел Тайхнад из моря у Ныйского залива и пошел по долине вверх. Пошел быстро, оставляя за собой широкую и глубокую борозду и ударяя влево и вправо плетеным бичом из сыромятной кожи. Щелкнул Тайхнад бичом влево – образовался приток Ноглики, щелкнул бичом вправо – образовался приток Пагги,  щелкнул бичом влево – образовался приток Пилнги (Пиленга). Поднялся Тайхнад по долине далеко вверх. За ним осталась глубокая и длинная дорога, в которую хлынула вода. А слева и справа в эту дорогу Тайхнада втекает множество притоков – следы от бича Тайхнада. Длина дороги Тайхнада по Ых-мифу – четыре дня езды на собачьей упряжке.

Вслед за Тайхнадом в реку и ее притоки валом вошла рыба: горбуша, кета, гой и всякая другая. А Тайхнад прошел новыми долинами – и там появились реки. Чтобы видеть, что он сделал, трудолюбивый старик поднялся на небо, и с высоты осмотрел Ых-миф. Он прошел по небу и оставил там тропу Тайхнад-зиф (Млечный Путь). Усталый бог, прежде чем спуститься в пучины моря, прилег отдохнуть на берегу Ых-мифа, южнее Лунского залива. Там и сегодня можно видеть отпечаток фантастически огромного тела.

В давнее время, когда нивхи только начали осваивать Ых-миф, мой прародитель перевалил горный хребет и вышел в цветущую долину. Перед ним открылась река, которая потом стала кормилицей многих родов. Первооткрыватель увидел: все притоки реки будто наполнены не водой – рыбой! Так много кеты шло на нерест. И назвал тот первооткрыватель эту реку Тыми – Нерестовая река.

Нашли нивхи, что долина Тыми богата реками и озерами, лиственными и хвойными лесами. И заселили нивхи эту богатую рыбой и дичью долину, построили много стойбищ. Каждой речке, каждому озеру, каждому мысу и бугру дали названия…

Кета пошла на нерест! Преодолев огромнейшее расстояние из океана в верховья нерестовой реки, кета наконец у цели, Можно очень точно сказать: у цели жизни. У кеты вся жизнь подчинена величайшему долгу: оставить после себя жизнь. Во имя его кета еще мальком скатилась со студеными горными струями в большую реку, а из реки вышла в безбрежный океан. В течение нескольких лет вольной океанской жизни невзрачный малек превращается в сигарообразную серебристую рыбину весом от шести до двенадцати-тринадцати килограммов. Рыба нагуливается в каких-то дальних водах океана. Но вот заговорил в ней великий инстинкт. Он собирает всю океанскую кету в несколько стад и властно бросает их к берегам Ых-мифа. Отказавшись от еды и отдыха, огромная сильная рыба с непреодолимым упорством одолевает океан, идет, как по точнейшим приборам, в ту единственную из многих тысяч реку.

Кета точно находит пресную струю «своей» реки.

И вот позади тайфуны, позади зубы кашалотов, акул, нерп, позади многокилометровые сети и стены стальных крючков! А впереди – еще много труда, впереди еще долгий путь. Попав «на пресняк», стройная и серебристая, как ракета, рыба начинает менять форму и цвет. Ее будто сдавливают с боков. Она становится плоской, как меч, горбится (на спине скапливаются жировые отложения), голова удлиняется и заканчивается «орлиным клювом». Зубы, не очень заметные в океане, в реке увеличиваются и заостряются. Из серебристой кета становится зеленовато-бурой с «тигровыми полосками» на боку.

Все эти изменения связаны с переходом в новую биологическую среду, на новый биологический режим. В океанском просторе, где у нагулявшей силу кеты много врагов, рыба имела защитный цвет – цвет морской пены. В реке, где рыбе нужно преодолеть сильное течение, у нее соответственно изменяется форма. И цвет становится «речной»: бока тускнеют, и на них появляются зеленовато-бурые полосы цвета и рисунка речных водорослей.

Несметными стадами кета врывается в нерестовые реки. Она с непреодолимым упорством стремится в верховья, туда, где река собирает свои чистые студеные струи. Глянешь на реку и видишь: то здесь, то там из воды выскакивают рыбины, похожие на снаряды. Выскакивают, будто хотят осмотреть берега: а далеко ли еще идти? Пролетят над водой, тяжело плюхнутся, чтобы снова с тупым ожесточением преодолевать течение, подводные скалы, быстрины. Встретится на пути перекат, ударит рыба хвостом, стремительно пронесется по каменистой мели, обобьет плавники и хвост, исцарапает в кровь брюхо, но пройдет – где тонкими, как бич, струями, где боком проталкивается посуху.

…Пройдя все преграды, рыба наконец у цели: перед ней нерестовые притоки со светлой студеной водой. Перед последним броском рыбины тысячами скапливаются в тайхуршах – на дне реки.

Какие-то непонятные человеку достоинства самца определяют любовное отношение к нему со стороны самки. Из миллиона самцов самка отдает предпочтение одному самцу, и под его надежной защитой от поползновений других самцов, она устремляется на нерестилище. Неразлучная пара долго выбирает место для своего потомства. Но вот самка наконей останавливается, повисает в чистых струях, сильными, энергичными ударами выбивает на галечном дне лунку. А вокруг плавают сотни таких же пар и снуют одинокие холостяки. Избранный самец охраняет свою самку, устрашающе разевает огромную пасть со страшными зубами. Он отгоняет других самцов. Но самку сторожат не только самцы. От нее не отстает множество алчных хищников: форель, кунджа, красноперка… Странно, избранный самец мало обращает на них внимания. По-видимому, для него важнее исполнить сам процесс продолжения рода, нежели защищать свое потомство. Он набрасывается только на тех самцов своей породы, которые норовят лишить его возможности самому совершить великий процесс.

Лунка готова. Самец подплывает к самке, нетерпеливо покусывает, торопя ее. Самка застывает с низко опущенным брюшком. Напрягается. И вот в лунку бьет золотистая струя. Зрелая сверкающая икра ровно ложится на дно лунки. Струя! Еще струя! На беззащитную икру со всех сторон набрасываются хищники. Самка энергично бьет хвостом по гальке, накрывая ею икру. Ее удары приходятся по хищникам, те, ошеломленные, отстают, но тут же снова кидаются под слабеющую самку. И прежде чем над лункой поднимается бугорок из крупного песка и гальки, хищники успевают сожрать десятки и сотни икринок. Теперь дело за самцом. Он становится над горкой. Белое облако накрывает бугорок, молоко проникает в щели между галькой, доходит до икринок.

Оплодотворенная икра будет вызревать до весны. А весной проклюнутся маленькие беспомощные мальки, которые ничем не похожи на будущих громадин-кетин. Мальки сквозь щели выскочат из галечных бугров. Их подхватит течение, и они миллионными стайками скатятся в океан, чтобы через несколько лет огромными серебристыми рыбинами устремиться в «свои» реки. И все начнется сначала…

Исполнив великий долг, рыба слабеет. Обессилевшая, она вяло сопротивляется течению, бессмысленно тычется в берега, подводные скалы, в топляки. Рыба гибнет, заполняя собой ямы в реке, заваливая берега.

А на берегу вся таежная живность устраивает пир. Тут и медведи, и лисы, и соболи, и горностаи…

У ИСТОКА

Когда всяким людям с плохими мыслями запретили ловить кету, Полун обрадовался всем сердцем. И все же ему приходилось сталкиваться с бесконечно жадными людьми, которые сотнями вылавливали кету, брали икру, а тушки выбрасывали. Каждый раз при встрече с ними у него закипало все внутри…

…Но в это утро тревога не покидала его. Он все смотрел в воду и вот увидел пару лососей. Каждый раз, увидев рыбу на нересте, Полун преображался. Даже будучи не в духе, он вдруг начинал весело щуриться: его радовало, что он, древний Кевонг, оберегает потомство лососей от нехороших людей.

Полун прошел немного вверх по реке, остановился у мелкого плеса-нерестилища. Плес кипел от лососей.

Старик наклонился над водой. Вот большая брюхатая самка. У нее левый плавник истрепан. А у самца на боку багровый рубец. Какое расстояние им пришлось пройти из далекого океана в верховья Тыми? Никто не считал. По дороге их поджидали японские железные крючки, стеной стоящие в море, длинные сети, зубы морских животных. Многие их сестры и братья не дошли до заветных нерестилищ. А они дошли. Израненные и избитые, добрались они до места, где должны оставить после себя жизнь. Полуну хочется погладить своей жесткой рукой каждую рыбину. Ласки у него хватит на всех.

 Самка плывет тихо-тихо, выбирает место для своих икринок. Со стороны к ней подплыл длинный самец. На него набрасывается самец с израненным брюхом, хватает огромной пастью. Тот стрелой пролетает вверх по течению, а израненный возвращается к своей самке. Она не спеша выбирает место. Самец торопит ее, тычет крючковатым носом, кусает. Самка ускальзывает от его острых зубов.

Но вот она остановилась. Прижалась к гальке. Плавниками щупает дно. Место ей понравилось. Хвостом ударила в гальку. Течение потянуло, как пыль, поднятый ил. Под самкой образовалась лунка. Самка замерла, застыла. Лишь хвост подергивается нервно. И вот в ямку золотистой струей потекла икра!

Струя! Еще струя! В каждой икринке играло по солнцу. А икринок – сотни. Вода, казалось, до упругости пропиталась солнцем.  И рыбы плавали в солнце.

Сердце Полуна затрепетало в груди, забилось сильно, радостно. Он видит начало жизни! Вот они, тысячи будущих кетин! Самец нетерпеливо вился вокруг, устрашающе разевая пасть, предупреждая других самцов. Наконец, вяло вильнув хвостом, самка отодвинулась в сторону. Самец стремительно занял ее место. Белое мутное облачко закрыло искрящуюся икру. Затем самец принялся бить хвостом по дну, заботливо загреб ямку – колыбель своих потомков.

А кругом и рядом сотни таких же пар совершали великое дело продолжения рода. А после стояли над бугорками гальки, охраняли их, обессиливали и здесь же умирали. Их дряблые тела выносило на берег течение.

«Вы можете спокойно умирать, - думал старик, - вы совершили самое важное в своей жизни – оставили после себя жизнь»…